***
Я сослан в одиночество своё,
Как декабрист,
Пожизненно,
Навеки,
Прошедший дуть,
Смежив устало веки,
Припоминаю,
Впавши в забытье.
Я сослан в одиночество,
Хотя
Вокруг толпятся люди и событья.
Но то, что было, не могу забыть я,
Дни прошлые вкруг памяти крутя...
Мне умершая чудится родня:
Вот дед несет к губам кривую ложку
И с бороды отряхивает крошку
Рукой дрожащей,
Глядя на меня,
Как будто укоризну затая
И горькую предсмертную усмешку, —
«Зажился, старый, на земле,
Замешкал,
Уж не работник, а нахлебник я.
Как дуб в степи засохший,
Окорен,
Корнями насмерть я с землей сцепился...»
Я помню, дед тогда перекрестился —
Не на иконы — на кресты окон...
За окнами — разламывалась степь
Дорогой белой к к скифскому кургану,
Где, свежую зализывая рану,
Волчицею оскалился рассвет.
Там, за курганом,
Черный котлован,
А в котловане —
Меж следов раскопок,
Пел,
От звезды взорвавшейся,
Осколок,
Светящийся сквозь утренний туман.
Но только солнце сумрак разорвет,
Осколок звездный в камень превратится,
Булыжный,
Что во тьме лишь мог светиться,
При свете дня он мертв и не поет...
Я сослан в одиночество,
Где все
Мне о тебе, любовь, напоминает,
Где как любить, сама любовь не знает,
Не ведает,
Но вертит колесо
На древней вечной мельнице судьбы,
На перекрестках жизни быстротечной...
Я сослан в одиночество,
И вечно
Мне тосковать по людям и любви.